Актриса Санкт-Петербургского театра кукол Karlsson Haus Ася Галимзянова недавно показала новосибирцам свой моноспектакль «Как ты думаешь, Леонардо?» по мотивам романа Саши Соколова «Школа для дураков». «Рост» поговорил с Асей о том, зачем она решила поставить на сцене текст «русского Сэлинджера» и почему театр кукол сегодня — это не всегда детское развлечение.
— Соколов — не самый популярный автор, которого осмысливают режиссёры. Почему ты решила поставить спектакль по роману «Школа для дураков»?
—Всё было сделано по любви. Я прочитала произведение и решила поставить спектакль. Сначала он виделся мне иначе, даже хотела играть его не одна, но так вышло... Я не могла изначально целиком представить спектакль, он рождался в процессе работы.
— Почему ты выбрала кукол?
— Когда поступала в театральный институт, вообще ничего не знала про кукол, в драматическом театре всегда работать хотела, но так получилось: прошла я только на специализацию «театр кукол».
Потом Александр Янушкевич (белорусский режиссёр театра кукол. — Прим. «Роста») выиграл конкурс на должность худрука и приехал в Пермь — небольшой городок, где есть такой не очень хороший театр кукол. Он обновил труппу, взял нас — шестерых молодых актёров. Янушкевич поменял моё отношение к куклам. Потом он уехал к себе в Беларусь. Труппа распалась. Я уехала в Питер.
Кукла в любом спектакле должна быть оправданна. Почему я выражаю какую-то эмоцию или какое-то действие между куклой и собой? Должен быть чёткий ответ на этот вопрос.
Управлять куклами я не люблю — это очень сложно. Я ни разу не видела, чтобы кто-то нормально куклой управлял. У меня через полчаса работы тело немеет. Однажды я чуть сознание не потеряла во время спектакля.
— Кукольные спектакли только для детей?
— Здорово, что питерский БТК (Большой театр кукол. — Прим. «Роста») сломал этот стереотип. Сейчас многие взрослые петербуржцы знают, что театр кукол — это очень интересно. В Европе к театру кукол совсем другое отношение: там его воспринимают как абсолютно взрослый театр.
Кукольный театр сейчас очень многообразен. Это же работа с предметом, фактурами, другое существование актёра. Это не психологический театр, тут жест иногда значит больше, чем слово.
Во взрослых кукольных спектаклях важен принцип существования — актёр просто переходит в разные комнаты и надевает роли: заходит в одну комнату и превращается в одного человека, берёт какой-то предмет, заходит в другую комнату — и перед нами снова другой человек. Театр кукол — это работа с обстоятельствами, способность меняться.
— Ты работала в Пермском театре кукол и участвовала в спектаклях возрастной категории 0+. Каково работать со зрителем, который не умеет ни ходить, ни говорить?
— Мне было немножко страшно. В таких спектаклях нет вообще никакого сюжета. Наши постановки смотрели дети, которых мамочки приносили в слингах, совсем груднички. Но не было ни одного случая, чтобы ребёнок плакал. Дети залипают на движущиеся картинки, на музыку.
Я сейчас скучаю по тем спектаклям. В Питере у нас тоже есть спектакль 0+, но он тихенький, спокойный. Туда приходят зрители двух- и трёхлетнего возраста.
Недавно к нам на благотворительный спектакль привели психически больных деток. Им было лет по девять, но мне всё равно стало страшно: мы согласно сюжету в начале спектакля сидим на сцене, ждём, когда все займут свои места, а потом начинаем нашу историю. А тут зрители заходят и просто кричат бешено: «Э-а-а!» Они не понимают, что нужно сидеть, они начинают кататься по полу, лезут на сцену.
На тусклый свет у детей началась паника. В конце спектакля некоторые ребята стали такие тихие... Очень странные эмоции были тогда у меня.
— Зрители сильно влияют на спектакль?
— Очень. Ты можешь их не видеть, но иногда чувствуешь стену непонимания между вами. Зато когда понимаешь, что аудитория проникается спектаклем… в такие моменты становится очень легко.
Иногда зрители вообще никак не реагируют на спектакль, но ты понимаешь, что тебя слышат, просто они не проявляют эмоции. В Новосибирске, например, именно такой зритель — тихий.
— Я тоже задаю себе такой вопрос. Бывает, видишь какие-нибудь спектакли и понимаешь, что вот эту бы роль сыграл, но ты сыграл бы её именно в этой постановке. Я смотрю, например, один из моих любимейших спектаклей — «Евгений Онегин» Римаса Туминаса, там Татьяну играет потрясающая актриса, вот именно так, именно в этом спектакле мне бы очень хотелось сыграть её. Но сама роль Татьяны мне не интересна.
Брат постоянно говорит: «Надо знать, кого ты хочешь сыграть». Я себя спрашиваю и не понимаю. Вот что значит сыграть какую-то роль? Это значит сказать какой-то текст, который автор написал. А как его сказать? Можно миллионами разных способов. Важнее то, как ты это говоришь. Для меня, по крайней мере, это важнее. А так, как я говорю — я могу сказать и другой текст. Не обязательно текст даже.
У меня почему-то нет такого желания — сыграть какую-то конкретную роль (Смеётся). Есть желание поработать с определёнными режиссёрами.
— С кем из режиссёров хочешь поработать?
— С Яной Туминой. Она кукольник, который работает в очень разных театральных объединениях. Тумина сделала цирковой спектакль «Я — Басё», который невозможно с холодным носом смотреть. Это тот спектакль, который приносит пользу людям. Дети так счастливы играть, они столько энергии отдают залу (в спектакле «Я — Басё» роли исполняют воспитанники «Упсала-Цирка»).
Ещё хотелось бы поработать с Максимом Диденко, Виктором Рыжаковым и Сергеем Женовачем.
— Есть у тебя помимо «Школы для дураков» любимые тексты, которые хотелось бы интерпретировать на сцене?
— «Вино из одуванчиков» Брэдбери. Там хорошая история есть про старуху, которая пытается детям доказать, что она была когда-то молодой, а дети ей говорят: «Нет, вы всегда были такой». И был там ещё один момент про старика, который не может ходить, он звонит по телефону в другую страну, а там просто кладут трубку, чтобы мужчина послушал звук улицы.
Я хочу наполнить спектакль историями из жизни старых людей. Мне сейчас очень хочется сделать такую работу.
