Альманах — сборник рассказов самых юных авторов Рост.медиа. Читай «Микроскоп» и вспоминай свои школьные годы.
I.
Моим любимым предметом в школе была биология. Я обожал проводить всякие эксперименты с клетками, писать доклады по темам «человеческие паразиты» и писать многочисленные проверочные работы с довольно легкими вопросами; наша учительница, Елена Борисовна, была полноватой женщиной средних лет, носила очки и подкрашивала седые волосы. Учила она нас до десятого класса, а потом вышла на пенсию, и долгое время учителя по биологии у нас не было. Но вскоре произошла безумная и страшная история, о которой я хочу рассказать.
Где-то в середине ноября, когда мы вышли с каникул, директор объявил о том, что учитель биологии наконец нашелся. Весь класс был в нетерпении: кто же будет на этот раз? Молодая или старая женщина; а может, это и вовсе мужчина? Одноклассницы повторяли:
– Надеюсь, он будет молодой, спортивный и бритый!
– А мне кажется, это будет солидный мужчина средних лет. Такой умный дядька… – к их догадкам присоединялись мальчики. Мой товарищ, Лев Каверзин, мечтательно произнес:
– Эх, вот бы хоть раз к нам в класс пришла молоденькая учительница… Вся современная, носящая обтягивающие джинсы… Я бы в школу каждый день ходил… – его размышления прервал Ваня Борзой. Этот парень постоянно издевался над Еленой Борисовной – за это я ненавидел его больше всех. Как-то раз он помочился на тряпку и положил возле доски. Елена Борисовна пришла такая радостная, а потом, коснувшись тряпки, она погасила улыбку … глаза потухли, она подошла к небольшому крану у выхода из кабинета, помыла руки и сказала лишь одну фразу: «Борзой, родителей жду завтра», – и урок продолжился. А Ваня и его компания хохотали так громко, что уши резало и они жалобно звенели.
Прозвенел звонок, и все расселись по местам. На задних партах сидели в телефонах и курили электронные сигареты. Остальные либо просто болтали, либо занимались непонятно чем; лишь немногие ученики, и я в том числе, готовились к уроку. Моя соседка по парте, Алина Архипенко, была настоящей красавицей, но при этом не строила из себя непонятно что. Она всегда стриглась под мальчика, носила очки и имела голубые, почти небесного цвета глаза; каждый раз, когда она выходила к доске, я не мог оторвать от нее взгляд. Алина была всем, о чем мечтал семнадцатилетний парень: скромная, красивая и умная. Если ее не спросят, она не говорит; если не дотронуться аккуратно до плеча, она не обратит внимания. Вообще, Алина была славная.
Я открыл учебник и стал неторопливо читать параграф. Внезапно, гул в классе прекратился. Дверь кабинета открылась, и все остановили свой взгляд на новом учителе. Все образы, которые строили ученики, разрушились о действительность. Новым учителем биологии был худощавый и низенький старичок. Своим гнусавым и неприятным голосом он сказал: «Здастути, дет’и!», – и пингвиньей походкой направился к учительскому столу. Борзой и его команда еле сдерживали смех, а кто-то прыскал в учебники. На старичке был пиджак, потертые серые штаны, старенькие кожаные туфли, белая рубашка и причудливый красный галстук, который он постоянно поправлял правой дрожащей рукой; звали нашего учителя Александр Николаевич, и на наш класс он смотрел с живым интересом. Его незаметные мышиные глазки бегали по нашим головам, вглядывались в лица и пытались отыскать что-то; вскоре Александр Николаевич взял в руки классный журнал и стал проводить перекличку. На фамилии моего приятеля, Каверзина, он остановился, и случайно выронил журнал из рук. Борзой подгадал момент и сказал:
– Чего же вы так аккуратно, Александр Николаевич? Давайте я вам помогу. – и направился на выручку новому учителю. Все уже знали, что ничем хорошим это не закончится, поэтому подняли головы и наблюдали. Александр Николаевич добро, по-детски улыбнулся своим беззубым ртом и все повторял:
– Пошу постит, пошу постит, пошу постит…. – Борзой поднял журнал и подал этому беспомощному старичку.
– Вам, кажется, на пенсию пора. А то вы рассыпаетесь на глазах. – весь класс ободряюще засмеялся, и Борзой опустился на свое место. В его глазах читалось превосходство. Я со всей силы сжал ручку и промолчал, жалобно глядя на Александра Николаевича, и в этот момент мы столкнулись взглядами. Этот момент я запомнил на всю жизнь: его непонимающие, потухшие шарики смотрели на меня с какой-то мольбой; его морщинистая рука продолжала поправлять галстук, пока он открывал учебник.
– Итак, подцуенты… у вас последняя тема генетика, т’ак? – Александр Николаевич пытался улыбнуться, но у него лишь вышло подобие оскала. Алина пришла ему на выручку, и показала, где мы остановились. Я мысленно поблагодарил ее и записал тему урока. Никакой дисциплины не было; каждый занимался чем угодно, кроме обучения. Учитель старательно выводил на доске схемы взаимосвязей между живыми организмами, пока Борзой играл в карты с Кулешом; пока Света болтала с Соней про водку; пока Каверзин и остальные разглядывали журналы для взрослых. Левой рукой Александр Николаевич писал определение слова «гомеостаз», а правой поправлял красный галстук…
Следующим уроком была физ-ра, поэтому все ринулись пулей в раздевалку. Надев спортивные штаны, я вышел в коридор и застал разговор Кулеша и Борзого:
– Ну ты видел этого старикашку? Боже, он такой жалкий… теребит свой галстучек, будто приносит ему кофе в постель! А как говорит то! Я будто в детском саду, ей-богу! – Борзой кричал на все помещение, явно пытался впечатлить своей «крутостью». Девочки выходили из раздевалки и внимательно слушали пародии на Александра Николаевича. Кулеш стоял в стороне и молчал, разглядывая что-то маленькое в руке. Я подошел к нему и спросил:
– Что это у тебя?
– А… Выпало из кармана Александра Николаевича. Можешь взять. Все равно мне это не нужно. – Кулеш сунул мне в руку что-то неизвестное и ушел на второй этаж. Разжав кулак, я увидел смятый фантик шоколадной конфеты «Костер».
Когда урок начался, все разбрелись по разным углам: девочки достали маты и делали какие-то упражнения на растяжку, а парни занимались на брусьях. Я же сидел на скамейке и скучал. Физрук у нас был противный, иначе никак не назвать; он брился налысо и смотрел бокс на спортивном канале по вечерам. В общем, был на короткой ноге с учениками и любил пообсуждать события в школе. Сейчас ему рассказывали про нового учителя биологии, и физрук противно ржал через каждое слово.
– А потом, Дмитрий Иванович, под конец урока он громко чихнул и заверещал: «постите, постите, постите…».
– Боже мой! Каких только старых развалин не берут в школы! А ведь я тоже таким буду…
– Дмитрий Иванович, не говорите так! Вы уж точно не будете таким противным и жалким…
– Кто знает, Ванька… Все мы такими будем; в той или иной степени. Но, ладно! Чего о плохом! Я вчера смотрел матч, как Флойд конкретно унизил… – после этих слов я перестал вслушиваться в разговор. При упоминании Александра Николаевича физрук менялся в лице и не говорил хамоватым тоном. Мне это показалось удивительным, но я не стал копать дальше. За окном было пасмурно; птицы тоскливо улетали на юг, в лучшие края; вот бы люди тоже могли пойти туда, куда им вздумается. Наверное, тогда Александр Николаевич был бы по-настоящему счастлив. Он походил на причудливого маленького зверька, про которого я любил смотреть документальные фильмы – на тушканчика.
II.
Учебная неделя прошла незаметно, и к Александру Николаевичу привыкли и стали доставать еще больше. Я выдохнул спокойно, когда во время проделки Борзого в кабинет вошел завуч. Ване крепко досталось, поэтому издевательства на некоторое время прекратились и уроки велись спокойно. Тогда Александр Николаевич загорался, говорил со знанием дела и расстановкой; конечно, его неуклюжесть и привычка извиняться никуда не делась; дети все так же смеялись, но не в открытую, а после урока. Наш учитель не вдалбливал скучный материал, а придумывал разные увлекательные игры, давал темы для проектов и нечасто вызывал к доске; когда оставалось десять минут до конца урока, Александр Николаевич мог рассказать истории из своей молодости, и каждая из них была пронизана добротой и какой-то ласковой заботой о каждом человеке.
Так, например, он нам рассказывал о рыжем котенке в белую полоску, которого он подобрал на улице, и жили они вместе десять лет; рассказывал и про то, как с женой познакомился, а потом внезапно сказал о том, что потерял ее пять лет назад. Теперь все, что касалось биологии интересовало меня еще больше. Алина тоже расцветала, набиралась уверенности и делала проекты. Пока осень брала все в свои руки, в кабинете биологии было светло и спокойно; неприятный голос Александра Николаевича вскоре стал совсем родным, а его красный галстук – напоминанием о том, какой зажатый и пугливый человек распинается перед нами и пытается научить чему-то.
Возвращаясь домой в пятницу, я решил зайти в «Алекс-Вилл», чтобы купить себе ручку. В этом детском магазине продавали и ручки, и конструкторы лего, и металлические модели самолетов, и много чего; войдя в магазин, я очень удивился, заметив стоящего у кассы разговаривающего с продавщицей Александра Николаевича.
– У вас мик’оскоп есть?
– Да, он там. Прямо рядом с альбомами для рисования. Видите?
– Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо. – в привычной манере учитель закивал и направился в другой отдел. Я попросил ручку и отдал деньги. Считая сдачу, продавщица вздохнула и сонно проговорила:
– Этот старичок постоянно сюда приходит… берет куклы, наборы девчачьих конструкторов… скоро наш магазин выкупит. – я взял сдачу в руки, и, прежде чем выйти, взглянул туда, где стоял Александр Николаевич. В одной руке у него был микроскоп, а в другой детская кукла. Он берет телефон в руки и разговаривает с кем-то. Кукла выпадает из его рук и он опускается на пол, удерживая микроскоп. Я –испуганно иду домой и не сплю ночью.
В понедельник Борзой снова ведет себя как раньше. Шутит, смеется и дает подзатыльники. По какой-то причине у нас убрали урок биологии из расписания. Я поделился своими переживаниями с Алиной.
– В общем, Алин. Я видел недавно Александра Николаевича в «Алекс-Вилле». Он покупал микроскоп и еще куклу. Потом ему кто-то позвонил. Во время разговора он выглядел огорченно… и вдруг он опускается на пол и обеими руками держится за микроскоп…
– Тебе надо было сделать что-то. – она сказала это так легко, что я почувствовал себя крайне неловко.
– Ну, да… Ты права…
– Так что тебе помешало?
– Я… испугался.
– Эх, ты… Над Александром Николаевичем постоянно издеваются, но он не боится приходить в школу. Подумай над этим, пожалуйста. – она отвернулась от меня и принялась за чтение книги. Я прокручивал пятничную встречу с Александром Николаевичем, и мою голову занимали печальные, страшные мысли.
Снова физ-ра. Дмитрий Иванович показывает, как правильно кидать мяч в кольцо, а я думаю об Александре Николаевиче. Куда он делся? Почему урок отменили? В нашей школе это не то чтобы редкость, но он не мог… не мог просто не прийти… что-то явно произошло… мои мысли прервал Лев Каверзин, севший рядом со мной.
– Чел… Я только что узнал кое-что об Александре Николаевиче.
– Что ты узнал? – я посмотрел на него с испуганными глазами, Лев сделал небольшую паузу.
– В общем… у него была внучка. Оно и понятно – он человек уже старый… Ну и вот… она погибла недавно. В прошлую пятницу.
– А откуда ты знаешь?
– Дмитрий Иванович рассказал всему классу. Когда ты задержался перед уроком, он собрал всех нас и сообщил. Помнишь же, сегодня проходил педагогический совет? Там рассказали об этом.
– Да уж… – я спрятал голову и начал плакать. Каверзин похлопал меня по плечу и сказал не расстраиваться по этому поводу. Я все еще находился в дверях Алекс-Вилла, смотрел на падающую фигуру Александра Николаевича и ничего не делал.
После физ-ры весь класс готовил какую-то подлянку для Александра Николаевича. Первая мысль, которая пришла мне в голову – рассказать все завучу, но я снова сдал назад – струсил. Тогда я решил лично предупредить Александра Николаевича, когда у нас будет урок завтра. Я что-то слышал о кнопке на стул, о детских куклах на учительском столе…
III.
Вторник. Злополучный день главной проделке нашего класса – и биология первым по расписанию. Когда мы зашли в кабинет, Александр Николаевич сидел за столом и теребил черный галстук. В левой руке он держал маленькую тряпичную куколку. Он смотрел на нее пронзительным и беспомощным взглядом. Я подошел к нему и протянул руку. Старичок посмотрел на меня влажными глазами и снова попытался улыбнуться, но его улыбка походила на агонию раненного зверя. Александр Николаевич отдал мне куклу и сказал хрипловатым голосом:
– Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо. – он дал мне дрожащую руку, и я слегка пожал ее. Утерев слезы, старичок впервые смог улыбнуться. Я сел на свое место и радовался победе. Борзой подозрительно притих, но во время урока, когда Александр Николаевич объяснял новую тему, он сказал на весь кабинет:
– У вас голос какой-то убитый. Что же произошло, Александр Николаевич?
– Да. Вы в самом деле неживой. Как кукла… – повторяли одноклассники. Кукла. Кукла. Кукла. Кукла. Кукла. Кукла.
Учитель прекратил писать на доске, открыл портфель и достал оттуда миниатюрный микроскоп.
– ‘Ебята, п’шу тишины. Давайте п’ведем опыт, и будете заниматься чем хотите… – старичок стал настраивать микроскоп, пока все нещадно смеялись. Я чувствовал себя в гуще битвы, свидетелем казни ни в чем неповинного человека, и ощущение это было ужасно. Не выдержав гнетущей обстановки, я встал с места и подошел к Александру Николаевичу.
– Вам помочь? – поинтересовался я, указывая на микроскоп. Старичок кивнул и посмотрел на меня еще раз. Мне показалось, что в некогда мертвых глазах я заметил огонек жизни. Я и старый добрый учитель проделывали разные опыты, пока весь класс занимался непонятно чем. Я чувствовал себя счастливым.
Эпилог
Вскоре Александр Николаевич уволился, и я уже не видел смысла в том, чтобы ходить в школу. По сути, только этот нервный и маленький старичок давал мне то, чего не дал ни один педагог: он научил меня любить других. Александр Николаевич был самым настоящим человеком.
И вот, прогуливаясь по центру города, я решил зайти в кафе, чтобы выпить чашку кофе и подумать о своем будущем. Я сел за крайний столик рядом с человеком в кепке, читающим газету. Он болезненно кашлял и перелистывал страницы. Случайно задев мою кружку рукой, он торопливо проговорил знакомые слова:
– П’остит, п’остит, п’остит….
