«Инклюзион» — новосибирская театр-школа для людей с ограниченными возможностями здоровья. Она работает с 2018 года и каждый день помогает социализации и реабилитации людей с инвалидностью. Автор «Рост.медиа» поговорил с художественным руководителем и режиссёром «Инклюзиона» Анной Зиновьевой об инклюзивном театре, проблемах в работе и принятии.
— Как вы попали в «Инклюзион»?
— В Москве есть школа «Инклюзион». Она открывала филиалы в разных городах России, в том числе и в Новосибирске. Они начали искать команды и руководителей, которым было бы интересно этим заниматься. Мне предложили стать куратором этой школы. Любая полезная деятельность пытается распространяться. Обычно из центра по периферии.
— Вы работаете в обычных театрах. Почему вас привлёк такой необычный проект?
— Потому что мне стало интересно как люди вокруг живут. Не только я стала себе интересна. Я уже пожила, немножечко устала от себя. Стала вокруг смотреть. Увидела, что люди разные. Что есть люди, которые почему-то лишены обычных вещей и мы этого даже не замечаем. Если мы хотим куда-то поехать на метро, то мы встаём и едем. А есть люди, которые не могут так, потому что они должны заранее предупреждать об этом, их коляску смогут впустить в метро только в определённые часы. Есть люди, которые абсолютно лишены всех тех удовольствий и благ, которые у нас есть. Мне это показалось несправедливым.
Потом, когда я стала ближе изучать людей с инвалидностью, я поняла, что они не только лишены возможности передвижения. Например, я очень люблю театр. И есть человек с инвалидностью, который тоже любит театр. Он не сможет поступить в театральный институт. А если человек любит театр и очень талантлив? Ну как всю жизнь прожить и не заниматься тем, что тебе нравится?
То есть люди с инвалидностью очень часто не могут осуществить свою мечту. Не говоря о том, что они ещё и очень стеснительны, несоциализированы. Их не принимают в общество. Если человек с инвалидностью идёт по улице, то наверняка вы стыдливо отведёте взгляд в сторону. Вы же не будете относиться к этому человеку, как к равному? Нет, не будете, потому что вы же не учились с такими людьми, не ходили в детский сад с ними. Для вас они те люди, которые живут отдельно.
Вот это я увидела, подумала и узнала, что во всём мире инклюзия — это уже что-то само собой разумеющееся. Что есть даже инклюзивные театры. Есть такие театры, которые полностью делают инклюзивные люди: они и директора, и менеджеры, и артисты. А у нас ничего подобного нет. Нам стало интересно развить что-то подобное в нашей стране.
— Я правильно понимаю, что «Инклюзион» — это не просто театр, а школа, только после занятий в которой люди попадают на сцену?
— Да, у нас есть театральная школа. Мы даём какие-то основы актёрской профессии, но это, скорее, школа, которая развивает человека, а не профессиональные качества. Ты же и в театральном институте сначала развиваешь себя как человек: своё внимание, своё тело, свою душу. И уже потом начинаешь рассматривать других людей, играть какие-то образы. Точно так же мы сначала развиваем человека и учимся друг с другом общаться.
Чаще всего наши спектакли по жанру документальные — актёры играют не персонажей, а самих себя. Например, в нашем спектакль «Несильный» есть четыре героя, есть четыре актёра. Это актриса, которая передвигается на коляске, актриса с ДЦП, заслуженный актёр России Владимир Лемешонок из «Красного факела» и актриса из «Старого дома» Ксения Войтенко. Это инклюзивный спектакль, где половина актёров без инвалидности и половина актёров с инвалидностью. Каждый актёр нашёл какого-то персонажа или живущего раньше человека, чья судьба очень перекликается с судьбой актёра. А тема — сила и бессилие. Потому что люди с инвалидностью часто ощущают себя несильными. Например, Оля Стволова — она передвигается на коляске — выбрала себе художницу Фриду Кало, которая тоже в 18 лет попала в аварию и на всю жизнь осталась инвалидом. Об этом не все знали, потому что она это скрывала. И вот Оля рассказывает про свою жизнь: как она оказалась в коляске, как она со всем этим справилась и как она сейчас оказалась на сцене и стала актрисой. Она не играет никого, она рассказывает про себя. Это называется «Театр свидетеля». Иногда интересен сюжет в театре, а иногда интересен человеческий опыт, который ты никогда не переживёшь.
— А есть ли какие-то ограничения при принятии в школу, связанные с тяжестью заболевания?
— Мы никогда никому не отказываем, потому что нам кажется, что должно быть место, где тебе не скажут «нет». Но сейчас у нас нет приёма, мы занимаемся только с теми ребятами, которые у нас уже есть.
Разные студийцы занимаются разным. Есть люди, которые настолько обособленно жили всю жизнь, что они просто не умеют общаться с другими людьми. Им нужно поддерживать только социальные навыки. Такие люди развивают себя с помощью театра, свою фантазию, коммуникабельность. А есть люди, которые хотят и могут быть актёрами. Талант же нужен для этого.
— Студия для детей или для взрослых?
— У нас нет детей, наша студия только для взрослых. Самому маленькому участнику четырнадцать лет и то, потому что мы не просекли, что ему четырнадцать. Мы набирали ребят от шестнадцати и выше.
— А обучение бесплатное?
— Обучение бесплатное. Мы пишем заявки на гранты — это большой труд. У нас есть и спонсоры. Несколько раз было так, что просто приходили люди и давали нам деньги на что-то. Есть компания «Сибирские театральные технологии», которая купила нам дорогостоящее оборудование.
— Круто, что есть люди, которые поддерживают инклюзивные проекты просто так. Давайте теперь поговорим о проблемах. В чём заключается главная сложность при постановке спектаклей?
— В инклюзивном театре есть препятствия в том, что мало драматургии для людей с инвалидностью. Мало пьес, где есть такие люди, поэтому поиск материала — это всегда путешествие. Обычно это что-то, что ты сочиняешь сам. Обычно это спектакли, где присутствуют монологи студийцев. Выбор материала — это важный этап, который всегда идёт замысловато.
Ребятам сложно репетировать. Когда у человека инвалидность, есть ограниченные возможности. Репетиция должна проходить меньше по времени, в каком-то очень удобном пространстве.
Не так просто собрать зрителей на спектакли, потому что у них всё ещё есть предубеждения. Наверняка им кажется, что это что-то жалкое, любительщина, что-то страшное и малопрофессиональное. Но когда к нам приходят зрители, они всегда становятся нашими постоянными гостями и друзьями. Видимо, мы как-то разрушаем стереотипы.
— Есть ли проблемы с непринятием людьми деятельности театра?
— Мне кажется, это такое дело, которое вряд ли может вызвать какую-то негативную реакцию. Если люди здоровые.
— Не все актёры «Инклюзиона» заканчивали театральный университет. Насколько сложно тем актёрам, которые не учились в соответствующем учреждении выступать через большой аудиторией?
— Скорее, их существование в спектакле похоже на весёлую игру. Всегда, когда к нам приходит зритель, мы устраиваем очень доверительную и дружную атмосферу. Перед спектаклем мы все превращаемся в друзей. Либо я, либо кто-то из актёров, либо даже кто-то из актёров с инвалидностью выходим и рассказываем, кто мы, что мы будем сейчас делать, какие законы у нас есть на сцене в нашем спектакле. То есть мы разрушаем границы между зрителями и актёрами. Всё превращается в игру.
Например, спектакль «Несильный», который проходит в совсем маленьком зальчике. Это просто интимная беседа исполнителей с тем, кто пришёл. Я думаю, что для Оли, которая играет в «Несильном» и рассказывает про Фриду и про себя — это всегда огромное испытание. Встреча с людьми, которых ты видишь в первый раз. Должна быть серьёзная мотивация этого поступка. Зачем я это делаю? Почему хочу рассказать об этом?
— Все ли ученики школы в итоге попадают на сцену?
— Нет, не все. Мало, кто попадает. Чтобы попасть на сцену, нужно хотеть туда попасть, долго репетировать и понимать, что происходит. Не все наши ученики могут это делать. Наверное, на сцене у нас играет около десяти человек. Так как у нас сейчас уже закрыт набор в школу, у нас было тридцать пять учеников, а сейчас осталось только около двенадцати.
— Как вы считаете, что «Инклюзион» может дать актёрам и что он может дать зрителям?
— Актёрам «Инклюзион» может дать непростых партнёров, и это очень интересно. Когда твой партнёр непростой, ты должен быть очень вариативным, свободным, готовым к любым поворотам, всегда находиться в импровизационном состоянии. Актёры не всегда импровизируют на сцене. В наших спектаклях всё внезапно может пойти по-другому: актёр может вдруг перескачить сцену или начать играть не то, что планировалось заранее. Поэтому все наши актёры получили огромный опыт импровизационного опыта существования — это важнейший профессиональный опыт.
Помимо этого, у них очень сильно расширился кругозор. В театре есть такой профессиональный термин «круги внимания». Человек может жить в очень малом круге внимания — это когда он только себя видит, понимает, сочувствует себе. Есть средний круг внимания, то есть я и люди, с которыми я соприкасаюсь в жизни. А есть большой круг внимания, когда я могу думать о тех, с кем я даже не знаком. У каждого свой большой круг внимания. Когда ты встречаешься с людьми, чья судьба очень сильно отличается от твоей, твой круг внимания расширяется. Ты же всё равно начинаешь сравнивать и думать про себя, почему человек так живёт, а я так. Возникает много вопросов. Ты узнаёшь, что, оказывается, это и с тобой может произойти в любой момент. Ты понимаешь как много людей с инвалидностью. То есть у тебя очень сильно развивается эмпатия — способность чувствовать то, что чувствуют другие люди. Не самое распространённое качество в наше время.
А что может дать зрителям? То же самое.
— Как вы считаете, инклюзивность в искусстве нужна для принятия людей с инвалидностью обществом?
— Мы же не рассказываем про людей с инвалидностью, мы рассказываем истории. Просто есть актёры с инвалидностью, которые рассказывают эти истории. Наша задача — сделать так, чтобы зритель смотрел не на человека с инвалидностью, а слушал историю.
У нас есть спектакль «Юшка», в котором играют восемь ребят и восемь актёров. Мы-то уже не воспринимаем ребят как людей с инвалидностью, мы воспринимаем их как Витю, Алину, Олю. Мы на них и сердимся, и раздражаемся, и они на нас сердятся и раздражаются. Очень часто зрители, желая нас очень сильно похвалить, говорят, что они очень быстро перестали думать о том, что на сцене есть актёр с инвалидностью. Значит они шли и готовились психологически к тому, что это будет непросто, они должны будут сильно сочувствовать другому человеку. И они избавляются от такого впечатления. Наверное, это хорошо. Мне нравится, что с ними это происходит.
— В чём заключается миссия «Инклюзиона»?
— В миссии нашей школы есть разные направления. Есть вектор, направленный на то, чтобы к людям с инвалидностью отнеслись как к людям, которые должны быть во всех областях нашей жизни. Что их место не в соцзащитах, специализированных отдельных школах. А что вообще в любом месте должны быть люди с инвалидностью. В театре играть, за кассой сидеть, где угодно. То есть для общества должно стать нормой. Это раз.
Второе. Конечно, так как ещё не норма, что в театре играют люди с инвалидностью, неизбежно перед зрителями встаёт вопрос, что это люди, которые требуют к себе особого внимания. Чтобы они были равными, для них нужно построить пандусы, они должны учиться с нами в школе — конечно, возникает этот вопрос неравенства, который каждый зритель решает по-своему: кто может пандусы строить, может он что-нибудь и построит. Может детям объяснит: «Вот мальчик, подойди, познакомься с ним». То есть он уже какой-то барьер разрушит в своей жизни. Зрители с ними знакомятся во время спектакля и они обнаруживаются как люди со своей судьбой, со своей болью, радостью.
А третий момент — это то, что человек с инвалидностью вынужден жить отдельной жизнью от общества. Если ты так живёшь, то, получается, прячешься в норке и не развиваешься. Человек может развиваться, только когда с трудностями сталкивается. Когда ты устала, но надо работать. Тебя не жалеют. Ты должен приходить на репетиции вовремя, даже если тебе сложно идти. Только когда человек занимается профессией, он растёт над собой. Люди с инвалидностью же тоже должны захотеть жить в нашем обществе. Не только мы должны захотеть, это же обоюдный процесс. И мы должны поменяться, и они должны поменяться — мы должны научиться друг с другом взаимодействовать.
— А какие у «Инклюзиона» планы на будущее?
— Мы хотим сейчас делать инклюзивную театральную лабораторию. К ней подключим несколько театров. Каждый театр сделает инклюзивный эскиз, потом будет обсуждение, а после каждый доделает спектакль и оставит у себя в репертуаре. Такое серьёзное мероприятие у нас будет в ноябре. Миссия этого мероприятия — внедрить в профессиональные театры вопрос об инклюзивных спектаклях. Пусть они попробуют. А вдруг это интересно, вдруг это здорово. Так как нет инклюзивных актёров, соответственно, и вопросов нет.
— Какие спектакли вы бы посоветовали посмотреть?
— У нас есть знаменитый спектакль «Юшка», он будет в ноябре, а в декабре будет «My Way». У нас мало места, поэтому надо заранее покупать билеты. Мне кажется, это такое впечатление, которое может поменять жизнь и мировоззрение. А потом уже, если мы получим грант, то школа будет функционировать дальше.
