Полина Кардымон — режиссёр-постановщик и куратор off-программы театра «Старый дом». Новосибирцы знают её также по перформансам «Коромысли» и «Тело», через которые молодой режиссёр говорит со зрителями о роли традиций, народной культуре и принятии себя не только эмоционально, но и физически. Полина рассказала «Рост.медиа», почему она против тоталитарной режиссуры, зачем звать в театр художников и как мужчины помогли ей полюбить женщин.
Свобода выражения
Мне кажется, спектакль — это такая вещь, когда ты не показываешь кухню. Зритель не видит весь репетиционный процесс, смотрит готовый продукт. Суть перформанса в том, что каждый раз ты не знаешь, что будет. У актёров есть рисунок, но из-за того, что они всегда находятся в разных настроениях, у них все переходы импровизационные.
Перформансы — это супернестабильная вещь. В спектакле, даже если ты играешь суперпаршиво, как могильная плита, ты всё равно вывезешь за счёт сценографии. В перформансе так не получится. Я всегда борюсь за свободу, а перформанс — это то, где ты можешь быть свободным.
Спокойствие и принятие
Я против тоталитарной режиссуры, когда ты приходишь к актёрам и говоришь: «Значит так, ты идёшь туда, ты здесь стоишь, смеёшься, а здесь ты плачешь. Всё понятно? Молодец. До свидания». Для меня самое главное во взаимоотношениях актёра и режиссёра — любовь. Артист может быть гениальный, режиссёр тоже, но пока у вас не случится этой сцепки, любви, ничего не получится, потому что любовь — это принятие человека. Когда ты принимаешь актёра, ты понимаешь, почему он играет именно так, а не иначе.
Иногда я вижу, что у артиста и режиссёра не случилось любви. Есть такая штука: артист играет, у него офигенная роль, но он как-то её недожал. У него в какой-то момент происходит отстранение. Артист может начать иронизировать, добавлять слова, которых не было в тексте.Но есть и другая категория артистов — настоящие профессионалы: даже если у них и были конфликты с режиссёрами, ты никогда этого не поймёшь.
Настройка слуха
Из шорта «Любимовки» (фестиваль молодой драматургии.Полина курирует в «Старом доме» читки пьес, которые попадают в шорт-лист «Любимовки». — Прим. «Роста») мы выбрали шесть пьес. Они все были классные, но мы отбирали тексты не по сюжету, а рассматривали с точки зрения уникального явления.
Ольга Шиляева написала «28 дней» про менструальный цикл — это абсолютно гениальная вещь. То, что этот текст прозвучал в театре даже в формате читки, — уже хорошо.
Женя Осокин (режиссёр читки. — Прим. «Роста») сделал не читку, а полноценный эскиз спектакля.
Читка для режиссёра — отдельная тема. Тут задача режиссёра интересная. Тебе нужно не сказать, кто и где встаёт, чтобы все поняли, что это за персонаж, ты должен собрать эту читку так, чтобы зритель в голове увидел всё кино, весь театр без декораций и сценографии. У тебя мозг в этот момент начинает думать по-другому. Не визуальным рядом. Ты свой слуховой аппарат настраиваешь.
Выбрать выражение
В «Старом доме» образовалась команда, которая хочет нового. Нам неинтересно быть просто репертуарным театром, в который ты пришёл, посмотрел спектакль, съел бутерброд и ушёл.
Раньше на месте выставочного пространства было литературное кафе. Мы подумали, почему бы его не задействовать под выставки, читки, лекции: хочется синтезировать искусство.
Художники — очень замкнутая компания. Многие новосибирские художники востребованы в Европе, а тут… Мне больно за это. Почему это игнорируется?
Поэтому мы решили на сцене дать зрителю разные варианты театра, а в выставочном пространстве — разные виды искусства художественного. Это тоже очень важно, чтобы ты мог не оценочно существовать: есть только «хорошо» и «плохо», а понимать, что можно вот так, так и так выразить свои чувства и мысли.
Волна современной драмы
Всё же циклично: недавно прогремела волна «Гамлетов». Это же не по договорённости театров происходит. В какой-то момент все ставили «Медею», каждый крутой режик поставил по своей «Медее».
Я думаю, такая тяга к современным пьесам в Новосибирске — потому что мы хотим говорить со зрителем на нашем общем языке, мы хотим войти в диалог.
Например, человек первый раз пришёл в театр, на сцене кто-то разделся, и человек такой: «Не-е-е, всё, чувак, театр — это не про меня» (Смеётся). Когда ты говоришь очень точно, не каким-то метаязыком, тебя поймут. Зритель не уйдёт со спектакля, если он увидит себя, свои проблемы.
Спектакль «Пер Гюнт» (постановка итальянского режиссёра Антонио Лателла идёт в театре «Старый дом». — Прим. «Роста») уникальный для меня. Такие зрители разные сидели в зале, никого не смутил голый Григорьев (Анатолий Григорьев сыграл роль Пера. — Прим. «Роста»), никого не смутили сцены, где актёры очень откровенны или грубы, потому что это всё настолько чётко по мысли, что тебе в этот момент неважно, как это выражается, потому что это попадает напрямую в тебя.
А вот этот типа странный театр всегда будет странным. Либо кто-то просто хотел хайпануть типа: «Никто ничего не поймёт, но все скажут, что это гениально, потому что никто ничего не понял, а сказать: «Я тупой»,— никто не хочет». Вот этот ненужный пафос портит современный театр.
Есть всё-таки какое-то извращённое понятие типа: «Что такое театр? Театр — это когда все ходят в непонятных костюмах, говорят стихами, потом кто-то начинает петь, а потом — занавес». Поэтому мы и сделали нашу мастерскую, в какой-то момент мы поняли, что можем донести то, что у нас болит.
Lab4dram: просто по любви
У нас удивительные мастера (Полина училась в театральном институте в мастерской Крикливого и Панькова, недавно их выпуск открыл свою театральную лабораторию lab4dram. — Прим. «Роста»). Они нас так собрали, так увидели, что нам не захотелось расставаться. И инициатива сделать лабораторию пошла от мастеров. Мы не могли поверить в то, что это возможно. Они взяли и сделали, потому что тоже не захотели с нами расставаться. Это тоже про любовь. Я до сих пор не верю. Я сюда захожу, как домой, а потом в какой-то момент понимаю: «Это всё мы сделали. Мы ломали стены, красили тут всё» (лаборатория находится в подвале на Ленина, 15, актёры сами преображали место. — Прим. «Роста»).
У нас в лаборатории свободный ценник на спектакли. Это честно. Зрители сами оценивают наши работы: сколько я увидел — сколько я могу за это дать.
Препарирование особей
Я очень люблю мужчин. Реально, блин. (Смеётся). Когда читала «Войну и мир» — влюбилась в Болконского. И мне пофиг было на эту Наташу, а у неё же всё кипело. И так везде. Гамлет переживает, мы ему сочувствуем, а как же Офелия? А Офелия просто сошла с ума. А у неё вообще-то тоже трагедия. Почему-то внутренне я отодвигаю женщин, поэтому мне и захотелось сменить оптику: женщины тоже бывают интересны.
После «Особи» кто-то сказал: Кардымон устроила из «Старого дома» фемтрибуну. Нет, это не фемакция. «Особь» — это проект, в котором я признаюсь в любви женскому полу. Интересно знать, как разные мужчины описывают женщин в разные эпохи, в какие конфликты женский персонаж погружался. Как женщина выживала в военное время, советское, дореволюционное.
Барт и персональный театр
Я работаю над постановкой в «Глобусе». Спектакль называется «Фрагменты любовной речи», он по текстам Ролана Барта.
Мы репетировали спектакль «Пыль» в «Старом доме», я была ассистентом режиссёра, и я вдруг поняла, что надо делать «Фрагменты» именно так: в виде персонального театра. Перед спектаклем зритель будет проходить небольшой тест. В итоге ему выпадет одна линия, за которой он будет наблюдать. Он может смотреть на своего персонажа, на других. Это один спектакль, просто угол будет разный. Ты можешь четыре раза приходить на спектакль, и каждый раз перед тобой будет новая линия.