Девять лет назад москвич Денис Алексеев купил старую «газель». Вместе с новгородской группой они отправились на ней в музыкальный тур по России. Через некоторое время буквально на ходу разваливающаяся «Газель смерти» (транспорт Дениса) стала узнаваемой. Денис с турами объездил на ней не только всю Россию, но и другие страны. О «Газели смерти» написано несколько комиксов и создано много легенд. Недавно Денис, в рамках своего последнего тура, привёз в Новосибирск лиссабонскую группу. «Рост» встретился с Денисом и узнал, как он попал на уроки в турецкую школу, зачем организовал концерты в глубоких деревнях и почему «Газель смерти» — это не про угар и веселье.
— Вы в Новосибирске в какой раз?
— Седьмой.
— Как вам город?
— (Задумался) Честно? Мне не нравятся столицы, а в Новосибирске есть какая-то столичность. В Москве люди не знают друг друга, у них нет городского сообщества, мест, которые бы их объединяли, — районный бар и библиотека, например. Я чувствую, что в Новосибирске этого тоже нет. Всё разрознено.
Я о городе сужу в первую очередь по людям, потому что мы приехали на концерт, и первое, кого я встречаю — люди.
— У вас достаточно часто берут интервью. Уже появились вопросы, которые раздражают?
— Мне кажется очень глупым вопрос «Расскажи смешную историю из тура?». Я всегда толерантно и терпимо объясняю: нет, «Газель смерти» не об этом. Это не про угар и смешные истории.
Многие просто видят внешнюю сторону всего этого. Они приходят на концерт – у них тусовка, им весело. Они эту ситуацию обобщают, а у меня же всё абсолютно по-другому. Я страшно уставший ложусь спать, когда группа играет. После концерта мы едем в следующий город. Тут мало смешных историй.
— Как часто вы спите?
— Зависит от обстоятельств. Бывает, что по трое суток не сплю. Иногда урывками по часу. Сон — это то, чего мне не хватает в жизни. Я бы хотел спать больше
— В какие места вам хочется возвращаться?
— Трудно сказать. В реальном пространстве есть места, где мне комфортно, но я не могу сказать, что это что-то сказочное. Наверное, таких мест нет. Я же существую в своей реальности. В том смысле, что, когда ты меньше спишь, мозг начинает по-другому работать. У меня есть важные, что ли, образы мест — песчаный карьер. Я могу находиться там часов восемь, потому что это какое-то правильное место. Но это место не связано с координатами. Карьеров много.
— Благотворительный тур в Дагестан для помощи бездомным животным. Как вы с организаторами тура познакомились и почему именно в Дагестан решили поехать?
— Я этих ребят знаю лет двадцать. Мы жили в городе Жуковском — это недалеко от Москвы — и делали вместе концерты. Потом как-то наши пути разошлись, а потом вновь сошлись. Это была их инициатива.
Вообще, ислам с собаками не очень сочетается. Собака считается грязным животным, не полагается держать её в доме, трогать руками и так далее. Был случай, что собака покусала ребёнка, и в масштабах республики начался геноцид собак. Их начали массово отстреливать. Местные девчонки, они тоже мусульманки все, создали приюты.
Нам эта история показалось доброй, человечной. И мы решили им помочь.
— Вы же изначально «газель» покупали для туров? Или были какие-то другие цели?
— Да, конечно. Это была моя давняя мечта: ездить в турне с группами. В детстве у меня был самый романтический образ водителя, а не группы. И я хотел всегда именно возить группы.
— Сейчас люди приходят на концерт не потому, что знают группу, а потому, что эти музыканты приехали на «Газели смерти». Как так получилось?
— Вот это самая главная загадка. Я не знаю, почему это случилось и в какой момент. Изначально было всё не так. Группы просто искали машину, находили меня, потом я сам начал организовывать туры.
— Как вы находите музыкантов?
— Я узнаю о музыке от своих пассажиров. Позволяю включать всё, что им нравится, сам не вмешиваюсь и не ставлю свою музыку. Если мне что-то у них нравится, я спрашиваю, что это. И так же с контактами. Я спрашиваю: «Вы их знаете? Передайте, если они захотят тур по России, я помогу».
— Во время тура в Турции вас позвали в местную школу рассказать детям о том, каково быть рокерами из России. Как вообще это случилось?
— Мы случайно познакомились с директором школы. Он сказал, что ему завтра надо идти на занятия. Мы пошутили, что с ним пойдём. А он это принял более серьёзно: «Ага, классно! Вот вы завтра пойдёте и расскажете, каково быть русским рокером!»
Это имело на самом деле некое политическое значение. История произошла, когда сбили русские самолеты и с Турцией у нас были плохие отношения. А мы в это время поехали на русской машине в тур. Нам было прикольно и классно показать, что мы — русские люди — не враги, и выступить в школе, сказать это детям. Установить некий контакт в момент официального конфликта, мол, нет, мы за мир.
— В одном интервью вы сказали, что вам музыка не интересна.
— Это я выделывался, скорее всего. Мне сейчас она стала не настолько интересна, как раньше. В 17 лет музыка была смыслом моей жизни. Сейчас меня уже больше привлекают другие штуки человеческого характера. С музыкантами теперь мне важнее общаться как с людьми, а не как с выступающими.
— Почему вы решили поехать в тур по деревням?
— Тур с «Матушкой гусыней», с ними мы и в Турцию ездили, произвёл впечатление на многих людей, он действительно был хороший и дикий. Сразу «Афиша» написала про нас материал. Всякие промоутеры нам начали говорить: вас теперь знают, поэтому вы можете просить за концерты больше денег. А мы только что пережили всё это — турецких детей, всю эту обстановку, что нам настолько было противно вписываться в потоки эти. И мы подумали, что сделаем что-то противоположное тому, чего от нас сейчас ждут. Нам говорят, что мы можем выступать в более модных клубах, а мы поедем в деревни и будем играть бесплатно. Такая была логика, чтобы просто не вписываться в недошоу-бизнес, который мне неприятен.
— И как там в деревне?
— Там люди никогда не слышали рок, они не понимали, как реагировать. Когда «Матушка» сыграла первый трек, все стояли как вкопанные. Они не поняли, что произошло. Просто внимательно слушали. Потом кто-то догадался, что можно хлопать.
Они неискушённые… Даже нет, «неискушённые» — это какое-то неправильное слово. Они абсолютно чистые, то есть вот это был их первый опыт соприкосновения с такой музыкой. Было интересно.
— Вы как-то сказали, что в Финляндии панк — это музыка пенсионеров и сельской молодёжи. А в России сегодня панк — чья музыка?
— Да, Финляндия — сельская страна с сельским менталитетом. Вот у них и движуха такая деревенская. А у нас панк зависит от города. В Москве это музыка для каких-то успешных ребят, которые могут позволить себе сходить после работы в крафтовый бар. А в каком-нибудь Ишиме панк — это реальный протест. Когда у тебя весь город АУЕ, а ты единственный панк. Россия большая и очень контрастная. Поэтому и панк для всех разный.
— Ну и что для вас панк?
— Это что-то, что сформировало лучшие во мне черты.
— Какие?
— Ну, вот автономность какую-то... (Задумался). Понимание, что вот это твоё, и ты это делаешь и не идёшь на какие-то компромиссы с объективной реальностью. Когда тебе говорят: «Нет, так нельзя. Зачем ты собрался во Владивосток на "газели"?». Первый раз только ленивый не сказал, что мы не доедем. Когда доехали, все сказали: «Ну ладно, это случайно, но не вернётесь же точно».
— Везде написано, что это ваш последний тур. Почему?
— Надеюсь, что «газель» уже стала нормой, что группы поняли: я им не нужен. Ничего не мешает музыкантам купить «газель», скинуться тремя группами и поехать по России с концертами. В этом нет ничего сверхъестественного, мне бы хотелось, чтобы другие тоже так делали. Я не хочу быть единственным человеком. Я думаю, если я сейчас остановлюсь, то у музыкантов не будет такой опции «началось лето и Денис нас свозит».
Ещё я перестал испытывать то, что испытывал раньше, — движение в неизвестное пространство, когда ты чувствуешь себя первооткрывателем. Это стало уже рутиной. Ничего не испытываешь от поездки. И это отнимает много времени — туда обратно минимум два месяца, а я хотел бы ещё фильм сделать. Про искажённое пространство вокруг «газели»: не про парадную сторону, не про угар и смешные истории, а про то, что я вижу в ней.
Но если мне напишет какая-нибудь любимая группа, я сорвусь, и мы поедем с ними во Владивосток.
— Какая, например?
— Я знал, что вы об этом спросите. (Улыбается) Не знаю.
— У вас же ещё запланирована книга, да?
— Книга об искажённом пространстве «"Газели" смерти» должна в октябре выйти в издательстве «Подснежник», кстати, новосибирском. Она будет на двух языках, с классными иллюстрациями художницы Ани Леоновой. Там 80 страниц где-то, но текста мало. Как-то было неловко называть это книгой. Это наблюдения за простыми вещами: за летающими собаками и самовоспламеняющимися овощами — о том, что действительно важно в «Газели смерти». Она про некоторое волшебство. Даже больше детская, чем взрослая.
Эта машина доживает свой век, у неё дырки такие, что можно руку просунуть. Важная часть истории «газели» подходит к концу, её неплохо бы осмыслить.
