Юлия Тупикина — драматург и драматренер — рассказала «Росту», почему от многих театров несёт нафталином, как Макдонаху удаётся создавать интересные пьесы и зачем взрослым нужно общаться с подростками.
— Писать тексты для подростков сложнее, чем для взрослых?
— Да. Если писать про сегодняшних подростков, то надо их сначала изучить. Это дополнительные усилия. Когда ты пишешь для взрослых, тебе легче: ты знаешь людей своего поколения, знаешь, как они говорят. Ты делаешь себя прототипом. Я была подростком в 90-е годы XX века. Тогда была другая жизнь.
— И как изучать подростков?
— А как Лев Толстой работал? Сидел и изучал. Наверное, надо приходить к подросткам, разговаривать с ними, смотреть этих всех видеоблогеров, шоу Дудя, например, слушать их музыку. Тогда можно будет что-то понять понять.
— Пробовали понять, почему сейчас у подростков так стали популярны видеоблогеры, которые заказывают на AliExpress посылку, а потом распаковывают её в эфире?
— Потому что люди там берут повседневную речь, они узнают себя. И потом, это же такой безопасный жанр: ты точно знаешь, что ничего тебя в этом видео не испугает, не заставит грустить —в моём подростковом возрасте мы читали глянец как раз поэтому. Вообще, если говорить о влогах в целом, не только о перебирании покупок, то это некий репортаж из повседневности. Человек рассказывает про свою повседневную жизнь, это искренне и правдиво, в отличие от нынешнего телевидения.
— У вас, как у драматурга, есть запретные темы, на которые вы никогда не станете писать?
—Зачем? Искусство — это про исследование табу, про исследование страшных вещей, болевых. Если бы у Набокова была бы такая «запретная» установка, он никогда бы не написал «Лолиту». Но, к счастью, Набоков был свободен.
— Почему тогда государство устанавливает запреты?
— У власти находятся ханжи, люди, которые считают, что они лучше всех всё знают. Люди в белых пальто. У нас у власти жандармы, которым всё лишь бы запретить. Если они по своей работе должны быть агрономами, которые выращивают растения, то они вместо этого газонокосильщики.
Что произошло с отечественной литературой в 30-е годы 20 века? Она была полностью уничтожена. Самоубийством покончили Есенин, Маяковский. Юрий Олеша перестал писать. И масса писателей, которые могли бы возникнуть, не возникли. У нас торжествовал советский реализм. Не было литературы, поскольку государство требовало, чтобы писатели работали пропагандистами. Уничтожить легко, создать трудно.
— Многие считают, что цензура, наоборот, закаляет — помогает создавать шедевры.
— Репрессии, ГУЛАГ и всё— нет у тебя писателей. Они сами не возникнут, чтобы появились писатели, нужна питательная среда. Я вижу свою миссию в том, чтобы создавать эту питательную среду для драматургов. Да, пьесы новичков несовершенны, не так гениальны, но Лев Толстой тоже не сразу стал Львом Толстым. Он всё свое детство писал дневники, тренировался. Гоголь был посредственным подражателем и вторичным писателем, но он писал много, постепенно стало получаться лучше, и вот он издает «Вечера на хуторе». То есть, много-много часов практики —и вот твой талант, который заложил в тебя бог, расцветает.
Если не будет среды, если мы будем только запрещать, не ставить пьесы — люди уйдут из драматургии, будут заниматься другими вещами — и у нас не будет современной драматургии вообще.
— Надо отдать должное, в Союзе был большой пласт детской литературы. В 90-е появляется поколение, которое эту литературу просто не понимает. И бессмысленно читать нам сейчас про Павку Корчагина…
— Ладно, Павку Корчагина, «Денискины рассказы»тоже уже протухли, на мой взгляд. Сейчас много крутой качественной литературы для детей и подростков: переводят скандинавских авторов, англичан, немцев, которые и про острые темы, и про проблемы подростков пишут. Это Ульф Старк, Энн Файн, Мони Нильсон, Нина Грёнтведт, Гудрун Мебс, Кейт ди Камилло. Я когда была подростком, не было этой литературы, приходилось сразу читать взрослые книжки.
Конечно, подростки должны читать и Достоевского, и Гоголя, но если посмотреть все хрестоматии детские с первого класса по шестой, там не великая литература, там как раз очень средняя по качеству, совершенно нафталиновая с оттенком чего-то такого устаревшего ещё пятьдесят лет назад. И вот такая литература засоряет мозг. Она ничего не даёт ребёнку.
— Когда открываешь эти хрестоматии, понимаешь, почему дети не хотят читать.
— Конечно. Это проблема, нужно быть слепым, чтобы этого не видеть.
С театрами такая же ситуация. Как можно работать в театре и не понимать, что, не создавая репертуар для подростков, ты завтра не будешь иметь кассу. Они же вырастут и не будут к тебе ходить.
— На конкурсе «Маленькая ремарка», куратором которого вы были, давно появился поток подростковых пьес?
— Поток появился давно, но их надо было точечно собирать. Сейчас у меня набралось таких пьес порядка пятидесяти. «Любимовка» периодически выделяет пьесы для подростков. Сейчас, мне кажется, пошел какой-то бум пьес для подростков. Я не знаю, с чем это связано. Ощущение, что наступило такое время, когда люди хотят написать свой роман«Над пропастью во ржи».
Мне кажется, это правильная вещь, когда мы обращаем внимание на детей и подростков. Взрослым кажется, что они всё знают, из-за этого они капсулируются и не развиваются, стареют, не замечают новое, молодое. Обращая внимание на подростков, общаясь с ними, мы обновляемся. Чтобы наше общество было здоровым, нужен диалог поколений. Нужно слышать подростков и детей, и они тогда тоже будут слышать нас. Искусство — это про коммуникацию, где театр — это мост между странами, поколениями, культурами.
Сама идея театра не заточена под музей. Театр — это про сегодня. Вчера прошла война, сегодня мы пришли и рассказали про войну. Так в Древней Греции возник театр. Не было такого, что:«А давайте мы старые песни о главном споём».Никто этого не делал. И не надо сейчас превращать театр в омертвевшую раковую опухоль. Театр просто исчезнет, если он не будет говорить про сегодня, если он будет караоке-клубом, в котором режиссёры будут соревноваться в том, кто лучше исполнит старый репертуар.
— Любой текст — про человека, который есть всегда.
— Это да, но не надо смещать фокус. Толстой и Достоевский писали не о вечном. Они писали о том, что было актуально тогда. Роман «Воскресение»так взорвал общество, потому что он был об остром моменте того времени. И Достоевский писал об очень актуальных вещах тогда. Это было про нерв того времени.
Перейдёт ли произведение в ранг таких вечных — не нам судить. Не было цели у Достоевского и Толстого уйти в вечность. Они хотели понравиться своим современникам, или даже им было плевать на то, нравятся они или нет, им просто хотелось высказаться. А дальше — самое хорошее из того, что понравилось современникам, лучшим из них, авторитетам, переходит в вечность. Театр не должен думать про вечность. Он должен думать про сегодня. Театр — это как рисунки на песке: поставил спектакль, а потом его сняли с репертуара. Это не музей.
— Многие хвалят театральную жизнь Новосибирска. Но у нас тут получается такая ситуация: в двух разных театрах идёт«Вишневый сад», «Ревизор». Не очень афиша разнообразна.
— Театры боятся современной драматургии. Почему так навязывают Чехова, я не понимаю. Какой-то прогрессивный театр в прогрессивном городе берёт и ставит «Алису в стране чудес», «Чучело», «Снежную королеву» — почему такой набор нафталина? Я как потребитель искусства, как мать, ненавижу знакомые названия. Я лучше на любое новое пойду и своего ребёнка поведу. Я вижу огромный пласт хорошей современной литературы, но её нет в театрах, с драматургией такая же проблема.
— Не только театры, зрители тоже боятся, наверное, современной драмы.
— Театр должен понимать, что у него есть разные зрители. Есть такая категория людей — тетя с халой, которая ходит абсолютно на всё уже лет пятьдесят. Ей могут не понравится современные тексты, но театр должен готовить своих зрителей к спектаклям. Театр, который понимает это — делает читки. Зрители слушают, готовятся. Приходят на спектакли.
Театр должен уметь продавать спектакли, люди не обязаны сразу всё любить. Надо уметь делать пиар хороший. Театры ленивые, хотят, чтобы к ним сами все приходили —это советская психология: «Вас много, а я одна». И в итоге из всех зрителей остаётся только тётя с халой.
— В Новосибирске один современный драматург собирает аншлаги — Макдонах. В чём его секрет?
— Человек пишет о своей любимой Ирландии, о том, что он хорошо знает. Он пишет о своём времени. И делает занимательный сюжет — это цепляет. И Макдонах — это уже бренд. У нас есть свои драматурги, которые не уступают ему. Но они ещё не стали брендовыми.
— В одном интервью вы сказали, что драматургу вдохновение не нужно.
— К профессиональному литератору это никак не относится. Вдохновение — это такое состояние, которое ты сам должен себе организовать. Нужно тебе вдохновение — бери и организовывай, а потом работай.
— Как сегодня драматурги выходят на площадки? Через фестивали?
— Да, это самый лучший способ. Сейчас очень благоприятный период — легко войти в профессию. Существует дюжина конкурсов современной драматургии: пиши пьесу и присылай, и если пьеса хорошая, её заметят, прочтут, а потом поставят – так ты станешь драматургом.
— При создании текста драматурги ориентируются на запросы общества?
— Если тема не волнует, нет смысла и писать, но если тема волнует только тебя — надо основательно подумать, ты же не в вакууме живешь. Но себя исследовать надо. Поговорить с собой, понять, какой смысл ты хочешь передать людям.
Понимаете, мы давно перестали быть самой читающей страной. Но в театр люди пока что продолжают ходить. Сейчас появился прекрасный перекос в нашу пользу: театр может стать тем, чем раньше в советское время была литература, когда из-под полы доставали все эти самиздаты и тамиздаты. В такое время, когда закручивают гайки, а из телевизора льются враньё и пропаганда, где взять глоток воздуха свежего? В театре.
