Спектакли Тимофея Кулябина — главного режиссёра театра «Красный факел» — почти никого не оставляют равнодушным: о них спорят, их ругают, ими восхищаются. Постановки Кулябина, как настоящие произведения искусства, будят ум, волнуют душу и заставляют задуматься о вечных вопросах бытия. О том, как Тимофей Кулябин позиционирует себя в театре и какие творческие задачи перед собой ставит, узнал корреспондент «Роста».
— Что посмотреть, чтобы понять, кто такой Тимофей Кулябин?
— На сегодня самые значимые мои постановки — это «Онегин», «Тангейзер» и «Три сестры».
«Онегин» — мой первый опыт в поисках собственного языка. До него были, можно сказать, школьные работы: я просто делал спектакли так, как меня учили, по тем лекалам, которые усвоил в институте. В русской театральной школе есть очень устойчивая система координат, а разные мастера лишь расставляют в ней свои акценты. До «Онегина» я чётко следовал этой системе. Помню, когда готовился к спектаклю, писал себе список вопросов, будто я сейчас экзамен сдаю. Думал, как постановку оценят педагоги. Как оценят «Онегина», мне было всё равно. Этот спектакль мне захотелось поставить так, как я чувствую, а не так, как принято.
Спектакль «Три сестры» важен потому, что это огромная работа и смелый эксперимент. Моя идея сыграть пьесу Чехова на жестовом языке вызывала сомнения почти у всех. К тому же у меня самого было предвзятое отношение к драматургии Чехова. Считается, что его знаменитые пьесы уже закрыты с точки зрения режиссуры: их слишком много раз ставили. Когда мы выпускались, нам Олег Львович Кудряшов (театральный режиссёр. — Прим. «Роста») сказал: «Ребята, делайте что хотите в театре, но Чехова не делайте. Потому что ничего нового вы не сделаете». Я никогда не думал, что буду ставить Чехова, но найдя совершенно новый приём работы, я решил бросить вызов самому себе и взять именно эту пьесу.
«Тангейзер» — это моя первая настоящая встреча с оперой, «Князь Игорь» — не совсем мой спектакль, его до меня начинал другой режиссёр, сценография и костюмы были уже готовы. Это была сложная работа, потому что Вагнер вообще сложный для режиссёров: у него всегда внутри реального сюжета сюжет сказочный. Есть реальный замок Вартбург, реальные исторические персонажи и есть нереальная богиня Венера. В «Тангейзере» у меня получилось связать всё так, чтобы всё совпало и не оставалось вопросов «а почему это так сделано?»
— Есть ли у вас задача быть понятным?
— Я не задаю себе такого вопроса. Есть два гораздо более важных фактора, чем абстрактные размышления о неком зрителе, которому я понятен.
Первое — это контекст спектакля. Театр — искусство, сильно привязанное к месту и времени, оно не существует вообще, как кинематограф, живопись или музыка. Оно привязано к конкретным временным и географическим обстоятельствам. Например, спектакль по роману Франца Кафки «Процесс», который я сделал в Новосибирске, я никогда не сделаю, условно говоря, в Мюнхене. Зачем я приеду им рассказывать про Кафку? Но, допустим, сейчас в Мюнхене я бы сделал спектакль по «Колымским рассказам» Варлама Шаламова, которые я бы никогда не стал ставить в Новосибирске. Всё зависит от контекста. И важен не только город или страна — важен конкретный театр. В разные театры ходят разные люди, с разным уровнем образования и разным запросом. Зрительский запрос я учитываю всегда, но это не значит, что я ему потакаю. Есть режиссёры, которые намеренно раздражают запрос публики и провоцируют её, есть те, которые выстраивают со зрителем диалог. Я напрямую не говорю со зрителем. Но я всегда точно знаю, кто придёт ко мне в зал: на это название, с этим составом артистов. Это понимание имеет большое значение при выборе эстетики и стиля постановки.
Сначала я понимаю, чего хочу сам и какую творческую задачу перед собой ставлю, а потом прикладываю это к конкретному театру, к его ресурсу, к его зрителю.
— Как придумать в театре что-то новое?
— В театре было всё. Поэтому сделать то, чего ещё никто никогда не делал — не получится. Можно сделать только то, что умеешь ты. Вот если это сделаешь ты, и это умеешь делать только ты — вот этого точно ещё не было. Как говорили у нас в институте: «В театре было всё, кроме меня».
Чтобы не повторять себя, нужно искать то, с чем ты ещё не работал. Допустим, я никогда не делал спектакль по древнегреческой драматургии, возможно, самой сложной драматургии в мире. В своё время я себе сказал: «Я должен это сделать», — и предложил поставить «Электру» Театру наций, или я захотел сделать пластический спектакль — поставил «Без слов». Было предложение от Большого театра поставить оперу-буффа — это анекдот: смешной сюжет, разная музыка и очень простая драматургия. Я тоже подумал, что было бы интересно попробовать, поэтому взялся за эту постановку. А то всё время драмы, трагедии ставлю, а в этот жанр ещё не ходил. Я всегда ищу то, чего не пробовал, так и рождается что-то новое.
