Нина Дашевская — музыкант, автор нашумевшей подростковой повести «Я не тормоз» и обладатель Крапивинской премии — приехала в Новосибирск в рамках литературного фестиваля «Другие книги». Дашевская рассказала «Росту», в чём важность литературных конкурсов для писателя и как детским авторам удаётся так точно переносить мир ребёнка на бумагу.
— Вы только в 30 лет начали писать произведения, а раньше не было никаких литературных порывов?
— У каждого из нас есть такая история, когда в голове что-то крутится, и это надо записать. Была попытка письма лет в десять — неудачная. Многие дети что-то пишут, но мне уже тогда было понятно — не получается. Придумывать в голове — да, а записать словами не выходит. Школьные сочинения писать любила, но они были совершенно обыкновенными. Я занималась музыкой — и она стала моей профессией, а книги появились в жизни совершенно неожиданно.
— Своё первое произведение вы написали в декрете.
— Декрет тут ни при чём. То есть я начала писать детское не потому, что появились свои дети, просто оказалась дома, без работы, хотелось какого-то выхода.
— Победы в литературных конкурсах помогают писателям выйти к аудитории?
— Они не просто помогают, я считаю, что конкурсы меня сделали как писателя. Мне бы никогда не пришла мысль отнести рукопись в издательства — для неизвестного автора шансов быть изданным почти нет. А конкурс — это место, куда человек может прийти, что называется, «с улицы». Есть сейчас издатели, которые следят за конкурсами. Они смотрят тексты финалистов, анализируют их. И рискуют издать даже никому ещё неизвестных писателей. У меня, наверное, около трёх лет так было: премии на конкурсах, тексты в сети, и люди, близкие к новой детской литературе, меня уже знали, а книг ещё не было. И потом рукописи стали превращаться в книги, очень быстро — семь книг за три года, и скоро выйдут ещё две: мне кажется, это стремительно.
Для конкурса «Книгуру» важно, чтобы текст был на русском языке; и чтобы это была либо рукопись, либо совсем недавно изданная книга. Других ограничений нет. Вы можете набрать материал хоть в телефоне и отправить его. Главная же особенность «Книгуру» в том, что окончательное решение выносят подростки. И потом издатели опираются уже на их мнение, когда решают издавать книгу.
— Тенденция как в «Оскаре»? Если затронул острые темы, обязательно выиграешь?
— Тенденции нет. Чаще всего самые злободневные тексты оказываются слабыми, должно пройти время. Знаете, взрослые всегда пытаются предугадать, какое произведение выберут дети. И пока что ни разу у них это не получилось.
— Почему?
— Мы не можем знать, что нужно подростку. Мы можем либо угадать, либо нет. Издатели сейчас очень внимательно изучают мнение целевой аудитории. Некоторые даже говорят: «Нам казалось, что этот текст не будут читать — но подростковое жюри говорит «да», поэтому будем издавать».
Есть издательства, которые специально создают группы во «ВКонтакте», (целевая аудитория обычно именно там). Издательства хотят получать отклик от подростков. В сообществе «КомпасГида», например, обложки выносят на обсуждение в группу. Не меня спрашивают, а аудиторию. Это важно.
— Вы рассказывали, как однажды незнакомая вам девочка сказала: «Как жаль, что у меня нет такого друга, как Игнат» (Игнат — главный герой произведения Дашевской «Я не тормоз»).
— Да, я ей посоветовала посмотреть по сторонам. Возможно, такой Игнат где-то рядом. Это частая история, когда человек говорит, что меня никто не любит и не понимает, а рядом сидит такой же ребёнок и так же рассуждает. Если у человека нет друзей, возможно, в этом виноват он сам. Есть момент, который нам мешает: мы начитались книжек и насмотрелись фильмов, хотим видеть рядом идеальных людей.
— Не кажется, что вы иногда выполняете функцию психолога?
— Нет. Я даже иногда думаю: как психологи читают тексты? Они же наверняка начинают ставить диагнозы и героям, и автору. Я не беру на себя роли психолога или учителя. Я просто могу сказать человеку: ты не одни.
—Детскому писателю приходится вспоминать своё детство, чтобы создавать тексты? Или ребёнок просто должен жить в нём?
— Мой внутренний ребёнок не работает. Я росла в другой эпохе. Нам, писателям, нужно общение с настоящими детьми. Писать для воображаемых детей не очень правильно.
Не могу сказать, что произведения — это картинки из реальности. Мы всё равно жизнь «перерабатываем». Например, на писательских семинарах могут сказать: «Знаешь, это место неудачное, дети так не говорят», на что писатель возражает: «Но это так и было в жизни!». А выходит диссонанс. Художественная правда несколько отличается от реальности.
— Ваши герои меняются в процессе?
— Всегда меняются. Они же живые. Как правило, я знаю, куда веду. Знаю последнее предложение, а как герои к этому идут — не всегда. Скажем, я очень сопротивлялась тому, что у меня Игнат сломает ногу: я всегда жалею своих героев, иногда излишне оберегаю их, хотя стараюсь с этим бороться. Логика текста привела к тому, что у этого человека должна была случиться травма. Для Игната вся жизнь в движении, и ему нужно было пережить такой «конец света».
— На «Лабиринте» написали про ваше произведение «Я не тормоз» вот так: «Мне книга не очень понравилась. Рваный русский язык, который трудно читать. Я понимаю, что автор так пытался показать, что мальчонка не сидит на месте и всё время в движении, оттого и текст скачет, как ненормальный».
— Ну, человеку не подошла книга. Это нормально. Такие отзывы мне дают понять, что их пишут живые люди. Если всем нравится — значит, что-то не так.
Мне сказали как-то: «Не думайте, что дети такие тупые, зачем вы пишите короткими фразами?» Да, сейчас многие так пишут — коротко, близко к разговорному языку, возможно, это такая общая тенденция. Но я не делаю это специально; я стараюсь говорить так, как мне говорится. Проверяю, чтобы текст легко читался вслух.
Игнат не писался линейно, от начала до конца, он шёл короткими кусками, обрывками — будто материал к книге, а не текст. И вдруг оказалось, что этот рваный стиль изложения очень ему подходит: стоило выстроить эти клочки в каком-то порядке, так получился текст. Я отправляла его знакомым, спрашивала: «Это можно вообще считать книгой? Нет сюжета, нет особенных конфликтов, нет резко отрицательных персонажей...» Отвечали разное. Кому-то сразу нравилось, кто-то осторожно отвечал — не знаю, воспримут ли дети.
Такой успех книги всё же был неожиданным для меня.
Я не пытаюсь притворяться подростком — я взрослый человек, просто рассказываю историю Игната от первого лица. Дети же понимают, что я не ребёнок, врать им нельзя.
— Многие люди утверждают, что современная детская литература в России сейчас переживает эпоху Возрождения. Трудно не согласиться с этим мнением. Вы как считаете, почему именно сейчас?
— Я совсем недавно в литературном процессе, могу только предполагать. Советская система была понятна: ты публикуешься в журналах «Пионер» или «Костёр», у которых был немыслимый для нашего времени тираж. Тебя узнают, принимают в Союз Писателей — и всё, можешь писать и больше нигде не работать. Но этих людей мало было. Сейчас же тиражи в разы меньше, но и опубликоваться легче. Появляется больше книг, у читателей есть выбор.
Когда советская система рухнула, людям было не до детских книжек, и издатели просто боялись рисковать. А потом появились маленькие издательства, такие, как «Самокат», которые взялись пробить эту стену: публиковать сначала переводные книги, например, скандинавов, которые впереди сейчас в детской литературе. И вдруг оказалось, что так можно: писать детские книжки на любые темы.
— У нас много маленьких издательств, которые публикуют хорошие детские и подростковые книжки. Почему большие издательства типа «АСТ» не берутся за это?
— Они пробовали. Вот, например, «Росмэн» издавали серию подростковой литературы, и она не пошла. Моя книжка «Около музыки» издавалась у них, но она тяжело продавалась. «Росмэн» — огромный гигант — не смог. Это не его формат, они умеют другое. Потом «Около музыки» переиздаёт «КомпасГид», и тираж улетает. Разная аудитория. У маленьких издательств уже появились свои читатели.
Вообще, я иногда не понимаю, как люди раскачивают эту «книжную» лодку. За Уралом дела обстоят лучше, чем, скажем, в Подмосковье: люди не надеются на Москву, а берут и делают многое сами. Но когда говоришь с людьми, которые своим лбом это всё пробивают, у них чаще пессимистические настроения. Люди устают, их я понимаю.
Тут важна государственная поддержка, которой, увы, нет. В скандинавских странах, к примеру, кружок библиотечного дела популярен, как у нас робототехника. Писатели выигрывают гранты. Могут спокойно работать — небольшие деньги, но на них можно жить. У нас же нужна обязательно другая профессия.
Содержать же книжный магазин очень трудно; государству всё равно: пиво продаёшь или книжки — поддержки нет. Но нам, писателям, хочется, чтобы книги уезжали из Москвы, чтобы дети в других городах их тоже читали.
— Есть подростковая книга, которая вас очаровала больше всех остальных?
— Есть такой писатель американский — Гэри Шмидт. У него есть текст «Пока Нормально». У меня ощущение, что такого уровня современных произведений на русском языке пока не было. А любимая моя книга — «Зима, когда я вырос» Петера Ван Гестела.
