В Новосибирской воспитательной колонии на данный момент находится без малого сто человек из Новосибирска, Новосибирской и Омской областей и Алтайского края. Средний возраст воспитанников — шестнадцать лет. За что молодые люди попадают в места лишения свободы, как справляются с обстоятельствами и какие планы строят на дальнейшую жизнь, узнал корреспондент «Роста».
— Мы общались небольшой компанией: я, ещё два друга и подруга. Как-то ей написал в социальной сети взрослый мужчина. Предлагал… вы поняли, что — интим. Он постоянно отправлял ей фотографии своего полового органа. Мы решили этого мужчину проучить. Подруга написала ему, пригласила домой. Он приехал, а там — мы. Начали бить его. Инкриминировали как разбой.
Очки съезжают по переносице вниз. Возвращает их указательным пальцем на место.
Мне осталось тут сидеть год, два месяца и двадцать с лишним дней. Чтобы занять себя, я устроился на работу. Постоянно читаю большие романы. Сейчас вот «Тихий Дон» Шолохова. Отвлекает.
Он не прячет лица и не отводит в сторону взгляд.
Я поступил в СГУПС на очную форму, на мировую экономику и право. Вся надежда, что меня выпустят по УДО. Я буду скрывать про колонию. Если кто-то узнает, скажу, что нечего тут делать. Есть более полезные вещи.
Улыбается холодной улыбкой.
Мы думали, делаем благое дело. Знал бы, что так всё получится, никогда не стал бы этого делать.
***
— Большинство здесь сидит за изнасилование. Потом уже идут грабёж и наркотики, — говорит начальник колонии Константин Николаевич Кузьмин. — Изнасилования обычно совершаются группами лиц. Наверное, всему виной алкоголь и дискотеки: молодость всё-таки, гормоны.
Кузьмин на этой должности пять лет. До этого пятнадцать отработал в колонии особого режима, где сидят многократно судимые люди, срок которых исчисляется в десятках лет:
— На особом режиме было куда проще работать. Там взрослые люди: один раз сказал, и тебя поняли. Здесь всё надо повторять бесконечно.
— По 228-й загремел: употребление наркотиков. Во время употребления меня и взяли, точнее — нас взяли. Мы курили тогда в заброшенном здании, нас было трое, в тот момент, когда приехала полиция, один парень отошёл. Внезапно. Выйду, обязательно встречусь с ним, посмотрю ему в глаза и спрошу: «Ты нас сдал?» Это точно он сделал. Я уверен.
На наркотиках я сидел год. Мне нравилось — я употреблял. Чего ещё тут говорить?
Смотрит в пол.
Я стараюсь не думать про то, что много людей употребляет наркотики, а посадили именно меня. На суде я думал о маме. Она плакала. Сильно плакала.
Молчит несколько минут.
Я здесь уже три года, скоро перейду во взрослую колонию. Не страшно, но раньше много про это думал и боялся. Сейчас уже нет ничего страшного. У меня там есть связи. Много кто из знакомых сидит во взрослой колонии.
Резко поднимает голову и смотрит прямо в глаза.
А везде тяжело: и на воле, и здесь.
Отворачивает голову немного вправо.
Меня навещают девушка и мама. Я уверен полностью в своей девушке. Она меня дождётся. Я выйду из тюрьмы и изменюсь в лучшую сторону. У нас будут дети. Двое – девочка и мальчик. И они никогда не повторят мои ошибки. Я буду знать про своих детей всё и никогда не расскажу им про колонию, но если они узнают, я найду нужные слова и всё объясню. Я уверен в этом.
Здесь всё одно и то же. Каждый день. На воле я могу потеряться. Там будет столько нового. Мне будет тяжело, но мне помогут мама и моя девушка. Да, раньше у меня было много друзей, но сейчас их нет. Все перестали со мной общаться, когда я попал сюда.
Снова смотрит в пол.
Я хожу в нашу церковь и ставлю свечки, но в Бога не очень верю. В детстве я всегда ходил с бабушкой в церковь, поэтому и сейчас хожу. Я не знаю, что такое свобода. Вы задали вопрос, а у меня внутри просто пустота.
***
— Примерно 30% возвращаются, но уже во взрослую колонию, — делится неутешительной статистикой Кузьмин. — В этом году я поехал на СИЗО-1, ходил по камерам и чуть ли не в каждой мне говорили: «Здравствуйте, Константин Николаевич». В этот момент было так неприятно: они же недавно освободились, они же говорили, что никогда-никогда сюда не вернутся. Большинство из них уже в шестилетнем возрасте знают, как вести себя в тюрьмах: у них либо родители, либо близкие родственники были в местах лишения свободы. Они не видели ничего хорошего с рождения. Что им ещё остается? Поэтому воспитанников водим в кино, в театр, в зоопарк, на экскурсии. Всегда найдётся кто-нибудь, кто на выездных мероприятиях обязательно скажет: «Я первый раз тут».
Улыбается.
Нам делать нечего было просто. Вот и украли телефон у знакомого, а потом угнали машину. Да и угнали как… Нашли ключ в подъезде, вышли — машина рядом. Даже не взламывали.
На правой руке размытая татуировка.
Это просто крест «Спаси и сохрани». Я всегда верил в Бога. Раза два-три в неделю хожу в церковь. Просто молюсь за родителей. Мне их здесь не хватает очень сильно.
Снова улыбается. Складывает руки на затылок.
На самом деле у меня были две условки за грабёж, я сказал другу, чтобы он на себя взял, но они все меня на суде сдали. Типа я один всё это затеял.
Смотрит на меня, но при этом немного влево, прямого зрительного контакта у нас нет.
Я не думаю о свободе. Как выйду, тогда придумаю всё. Я не хочу загадывать, это может не сбыться. Свобода — это просто, это когда нет вокруг тебя заборов. И когда не охраняют тебя как… президента.
Начинает смеяться.
Не, я в школе не хотел учиться. Хотел закончить быстренько её, и всё. Мне нравилось заниматься боксом, но меня выгнали за драку.
Смотрит в глаза.
А мне говорили, что не стоит машину угонять, потому что за это сесть можно. Я просто их послал тогда. Всех.
***
— Некоторые мальчики приходят к нам в школу, а потом оказывается, что они почти не умеют читать, — говорит Татьяна Владимировна Фарафонова, директор школы, в которой обучаются воспитанники. Она проработала здесь почти тринадцать лет. Уверяет, что разница между обычной школой и казённой лишь в наличии колючей проволоки на заборе. — Поэтому у нас в классах дети абсолютно разных возрастов. Со временем они все выправляются. В одиннадцатом классе сдают ЕГЭ, если хотят учиться дальше — поступают в вузы на дистанционное обучение. Да, такое тоже стало возможным. Важно дать детям понять, что потом всё будет хорошо. Мы проводим различные мероприятия. Иногда приглашаем бывших воспитанников, которые смогли найти своё место в обществе, в гости. Но они идут очень неохотно.
Руки на столе. Пальцы сцеплены в замок. Смотрит на руки.
Мне было тогда шестнадцать, я закончил девятый класс и подал документы в лётное училище. Был День города. Мы с моей девушкой и друзьями гуляли вечером. Были алкогольные напитки, конечно. К нам подошёл мужчина. Он был знаком с ребятами. Он был пьяный, оскорбил меня и мою девушку. Дошло до драки. Мне хватило четырех ударов... Я кикбоксингом несколько лет занимался.
Всё еще смотрит на свои руки.
Друзья не звонят. Я же понимаю, что из-за колонии они со мной перестали общаться. Для нашей компании общаться с человеком, который сидел, всегда было ненормально. Я сам не любил таких людей. Я надеюсь, что девушка меня дождётся. Её родители знают, где я сейчас. Они не против нашего общения.
Поворачивает голову. Смотрит прямо — в глаза.
Я не корил себя за то, что убил этого человека. Мне только жалко его родителей. Когда он на меня набросился, мне стало так страшно… мне никогда не было так страшно. Я думал, он либо сделает меня инвалидом, либо убьёт.
Снова опускает голову.
Скоро мне идти во взрослую колонию. Там я буду работать. Плевать на то, что скажут… Свобода — это не то, что за забором. Это то, что внутри тебя. Я и сейчас свободный человек. Просто меня ограничивают в чём-то. Тут я закончил уже школу и учусь в ПТУ. Думаю, пойду в колледж на механика. С судимостью меня уже вряд ли возьмут в нормальное место. Да, я же тогда, три года назад, поступил в лётное всё-таки. Родителям письмо пришло, что я зачислен, только я тогда уже находился в СИЗО…
Улыбается.
Я думаю, что через десять лет буду простым работягой, который живёт потихонечку и помаленечку. А мог бы летать…
***
— Специально при колониях есть ПТУ, чтобы воспитанники получили профессию и после освобождения устроились на работу, — говорит начальник колонии. — Только даже с двумя-тремя профессиями (почти все воспитанники за время отбывания наказания получают в ПТУ два образования. — Прим. «Роста».) устроиться они не могут. Почему? Они никому не нужны. Они приходят на работу, работодатель видит, откуда кто пришёл, и берёт другого специалиста, не из колонии. Если бы были у нас программы, по которым воспитанникам давали бы комнату в общежитии и работу, половина бы смогла нормально адаптироваться в обществе.
— Меня взяли за такую нехорошую статью — за распространение наркотиков.
У него приятный голос и очень добрые глаза — так кажется.
Родители разошлись. Маме пришлось снимать квартиру и поднимать меня с младшей сестрой. Денег вечно не хватало. Долги росли, а зарплата у мамы уменьшалась. Я начал искать подработку. Много было вакансий промоутером, но там платят очень мало: 250 рублей за день — многим я помогу маме, да?
Наткнулся на объявление кальянной продукции. Написал — объяснили, что несколько иная сфера деятельности. Подумал, согласился. Многие спрашивали, почему я не стал зарабатывать честно… У меня первую половину дня занимала учёба, потом я готовился к парам, я уже учился в колледже на программиста, потом по дому дела, потом в пять вечера надо было забирать сестру из школы, маму с работы встречать. Не было времени. А так — несколько часов, и у тебя много денег.
Ухмыляется.
Я не понял, как это всё произошло. За распространение мне дали четыре года и шесть месяцев. Осталось отсидеть год.
Прерывает рассказ на несколько минут.
Мама была в глубочайшем шоке. Естественно, как и любой родитель, начала винить себя. Она сказала тогда, что все родители с детства твердят своим детям, что употреблять наркотики плохо. Но они не говорят, что распространять — это тоже плохо. И я только тогда задумался: это правда. Я сам ни разу не употреблял, но распространял…
Вздыхает.
Да, конечно, сейчас я бы так не сделал. Если бы я знал, что потом будет, я бы нашёл другой способ помочь своей семье. Я тут закончил школу, у меня в аттестате написано: "казённое учреждение". Боюсь, что возникнут проблемы из-за этого. Я хочу поступить в университет дистанционно: на ту же специальность — на программирование.
***
— Нет, я специально не читаю их личные дела. Я даже знать не хочу, за что они сюда попали, — продолжает Фарафонова. — Я стараюсь в них видеть просто людей, которые оступились.
***
— К нам постоянно приходила женщина и жаловалась, что её избивает муж. Мы пошли и поговорили с ним: объяснили, что нельзя девушек бить — и ему, и ей было не больше тридцати пяти. Но ситуация повторилась. Это были не просто пощёчины, он пробил ей голову. Мы решили его избить. Он умер. А мы все, втроём, попали в колонию.
Говорит очень тихо. Приходится постоянно переспрашивать.
Если бы повторилось всё снова, я бы также всё сделал. Только не оставил бы его лежать на спине, а перевернул бы на живот. Он умер-то отчего: на спине без сознания лежал и захлебнулся кровью. Я не могу терпеть, когда бьют слабых.
Кладёт руки на колени.
Не скоро я выйду. Мне 7 лет сидеть. Понимаю, что будет во взрослой колонии совсем иначе. Немного страшно. Эта сторона вам не известна. Вы не поймёте. Этот страх внутри. Есть здесь те, кого я не уважаю, не уважаю за преступления, которые они совершили. Изнасилование. Как можно изнасиловать? Я не понимаю этого.
Смеётся.
Здесь я вырос. Раньше я был такой глупый. Плохо относился к маме. Пришёл как-то пьяный домой, она меня закрыла, а я выбежал в окно.
Я хотел бы попутешествовать. Хочу съездить в города, где много высоких зданий. И ещё я хотел бы побывать в джунглях.
***
После общения с моими молодыми героями мне захотелось разорвать все свои вещи, сделать из них много-много кляпов и заткнуть ими рот всем снобам и циникам, которые твердят, что люди не меняются. Я очень хочу, чтобы все герои этого текста больше никогда не вернулись в места лишения свободы, чтобы они смогли начать свою жизнь с чистого листа, с поддержкой и пониманием окружающих.
